Димитриадис
19.06.2011, 19:38
Ирина Кулакова. Мундир российского студента (по материалам XVIII века)
// Теория моды: Одежда. Тело. Культура. Международный журнал. Осень (№ 9). 2008.
Часть 1.
Камзолы зеленые, а щи несоленые.
Русская пословица
Студенты, как и университеты и сама университетская наука, появляются в России в XVIII веке. Напомним, что первым был малоудачный опыт организации университета при Академии наук, но только после основания в 1755 г. Московского университета можно было сказать, что университетская идея пустила корни на российской почве. Эти обстоятельства породили совершенно новую социокультурную ситуацию. В результате создания «внесословных» учебных заведений вошли в соприкосновение представители разных слоев, буквально оказавшись в непосредственной телесной близости — на одной скамье. В одном здании произошло пространственное сближение людей, сильно удаленных друг от друга в социальном контексте. Студенческой корпорации лишь предстояло стать единой. В стенах Московского университета это сближение шло довольно медленно, и преодолеть возникшие трудности был призван, в частности, студенческий мундир. Ведь именно он в ХVIII веке являлся одним из самых значимых корпоративных признаков.
Первая юношеская форменная одежда появилась в России в петровское время, в 1720-е годы, как только возникли профессиональные школы нового образца: их учащиеся носили зеленые с красными обшлагами кафтаны, практически — форму солдат гвардии. За время, истекшее со времени издания первых петровских указов, западноевропейский костюм прочно вошел в быт россиян. Воспитанники кадетских корпусов, возникших в 30-е годы, разумеется, имели форму военного образца. По военному образцу были одеты и учащиеся открытых позже университетов.
Первыми униформу получили воспитанники основанного в 1725 г. Петербургского Академического университета. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что находившиеся там на казенном коште «элевы» (от фр. élève — ученик) по крайней мере с 1748 г. получали мундирную одежду (носить ее приходилось иногда больше года). В приказе Канцелярии 1750 г. содержится подробное описание студенческого мундира: он состоял из одного кафтана[1], одного камзола[2] и двух пар штанов (зеленого сукна, коротких с застежками под коленями). Полагалась подкладка из шерстяной ткани (стамеда), под кафтан — зеленая, под камзол — белая. Форменный костюм также включал 4 полотняных галстука и 6 рубашек из холста, причем к трем из них полагались полотняные манжеты. Дополняли мундир шляпа, кошелек на волосы[3], сапоги, башмаки и гарусные чулки. Учащимся выдавали деньги на эти покупки — с последующим пристрастным осмотром и проверкой приобретенного имущества.
Например, при зачислении в университет воспитанника первого набора С. Румовского (из семьи священника) на его содержание были определены следующие расходы: «суконный зеленый мундир, или кафтан, и того же цвета камзол и штаны: аршин сукна по 1 руб. 80 коп., шпага с портупеей 3 руб. 50 коп., шляпа гамбургская 1 руб., кошелек на волосы 1 руб., кровать с веревкою, деревянный стул и стол, сапоги, башмаки, чулки английские гарусные». Итого всего — 57 руб. 72 коп.
Таким образом одевать студентов академического университета предполагалось так, «как одеваются люди, имеющие доступ в образованное общество; самое звание студентов, по убеждению университетского начальства, давало право на внимание к ним и хороший прием в обществе» (Марголис, Тишкин 1988: 77–78).
Однако денег на содержание студентов всегда не хватало. В 1749 г. 24 студента обратились в Канцелярию Академии с просьбой о пошиве нового платья. В прошении отмечалось, что с 1748 г. студенты не оставляли старый мундир, который весьма «обветшал и изорвался», так как из определенного им жалованья (4 руб. в месяц) никакой другой перемены «исправить не могли». В повторном прошении учащихся краски сгустились: «и рубашки на плечах ни у кого не остается», писали они (Марголис, Тишкин 1988: 77; Скульская 2001).
Надо полагать, что у московских студентов была аналогичная одежда. К сожалению, университетский архив сгорел в пожаре 1812 г. — отчасти и поэтому так сложно восстановить историю университетской повседневности. Сведения о быте, досуге, внешнем облике студентов XVIII века приходится собирать по крупицам.
Обычно историю мундира Московского университета начинают с 1785 г., ссылаясь при этом на екатерининское утверждение «губернских» мундиров. (Кстати, носить последние должны были не только служащие чиновники, но и дворяне, не находившиеся на службе и жившие в имениях.) Но очевидно, что у московских студентов форменное обмундирование появилось задолго до 1785 г. Еще в «Московских ведомостях» за 1761 г. находим публикацию объявления — университет призывал желающих взять заказ на изготовление форменных мундиров для ста человек.
Первые упоминания форменной одежды в делопроизводственных материалах университета связаны с житейскими казусами. Вот, например, в 1769 г. у хмельного студента были похищены «казенный кафтан и камзол суконные, шляпа и шпага». Потеря казенного платья так напугала беднягу, что он без паспорта бежал из Москвы в Петербург. В 1770 г. другой бежавший ученик-разночинец «снес камзол, штаны новые, четыре рубахи, адну простыню, четыре наволоки, два полотенца, башмаки, чулки, две ленты» (мы сохраняем орфографию оригинала). В протоколах университетской Конференции фиксировались разбирательства скандалов и нарушений порядка, которые и помогают реконструировать внешний облик студента.
Итак, первый известный нам парадный мундир московских студентов, состоявший из кафтана, камзола и коротких штанов с застежками под коленями, был зеленого цвета с красным воротником, обшлагами и подбоем. Мы не располагаем изображениями такого мундира. Однако, предположительно известен силуэт, который был актуален до 1760-х годов: кафтан, застегнутый на средние пуговицы, должен был обрисовывать талию. (Для этого «юбку» кафтана расширяли на боках, а в подкладку вшивали пластинки китового уса, грубую парусину или плотную бумагу). Выдавались также гарусные чулки, башмаки (сапоги) и треуголка в качестве головного убора. Для прически использовался кошелек — модная и практичная деталь, скрывавшая косу парика и оберегавшая ткань платья от пудры и помады; он был в большой моде между тогдашними петиметрами.
Получение мундира в жизни любого российского государственного служащего было важным событием. В XVIII веке оно нередко сопровождалось заказом парадного портрета (статус российского студента XVIII века, разумеется, был недостаточно высок для этого). Нечего и говорить, как притягателен был нарядный мундир военного образца для молодых людей, студентов (особенно — разночинцев). Его ношение должно было стирать имущественные различия, упрочивать товарищеский дух, уравнивая бедных и состоятельных.
Разночинская гимназия готовила к поступлению в университет. Гимназисты также одевались в мундиры, но в гимназии продолжали действовать традиционные законы российского сословного деления. Поэтому гимназисты-разночинцы имели мундир малиновый, гимназисты-дворяне — мундир зеленого цвета (без шпаги).
Гимназист Московского университета (и будущий профессор) Петр Страхов вспоминает, какой восторг испытал он в 1774 г. при своем переводе в студенты. Директор, пишет он, «вошел в столовую во время нашего обеда и приказал портному снять с меня мерку на зеленый мундир, то есть гвардейского цвета» (: Биографический словарь 1855: 445). Дело в том, что студенты (все без сословных различий!) при зеленом мундире носили еще и шпагу[4]. «Ученикам, признанным достойными производства в студенты, дарились в день Собрания пред началом акта портупеи, котрые им раздавал дежурный Студент, а на самом акте награждались они шпагами (Страхов 1855: 23). Здесь на глазах происходит качественный скачок. Шпага, которая вручалась при произведении в студенты, воспринималась в России XVIII века не только как рудимент одеяния студента средневековых европейских университетов (отчасти взятого за образец), но и как элемент дворянского мундира. Правда, Московский университет не получил привилегии выдавать дипломы на дворянство: с получением права носить шпагу студент, окончивший курс, приобретал лишь права личного дворянина.
http://visantrop.rsuh.ru/images/346518_7.1273767900.72922.mini.jpg
Кафтан темно-зеленого сукна. Конец XVIII в. (ГЭ). Тип кафтана, который вошел в состав мундира с 1785 г.
И тем не менее, обучение в университете фактически приравнивалось к государственной дворянской службе. Обычно подчеркивалось, что церемония раздачи шпаг, производимая на торжественном акте, имела «лишь символическое значение» (Пенчко 1953: 63). Но как важен был этот символический жест! Того же хотел и М.В. Ломоносов — «снабдить благородством неблагородных и тем отворить вход к благополучию дарованиям природным»[5].
Таким образом, университет в Российской империи являл собой особое пространство, где действовали свои критерии оценки. Разумеется, сохранялось понятие о привилегиях дворянина: в мышлении россиян XVIII века дворянское звание оставалось высшим и единственным критерием ценности заслуг. Но именно поэтому шпага стала символом благородства «просвещенных» (ведь наличие шпаги предполагает защиту чести — дворянской ли, человеческого ли достоинства вообще). Раздача шпаг несла и другой, не менее важный символический смысл. «Напрасно отменили эту торжественную раздачу шпаг новым студентам: эта публичность придавала много значения новому званию, как гласное признание университетом и московской публикой вступления на некоторую ступень между согражданами и как печать их участия в дальнейшей судьбе молодого человека», как писал М.А. Дмитриев, вспоминая 1810-е годы, пору своей учебы (Дмитриев 1998: 78).
***
Итак, шпага. Она должна была висеть слева на боку под кафтаном, если полы сзади не имели разреза, или пропускалась в разрез на спинке. Шпага мыслилась как элемент декоративный, даже — символический. Дуэли как таковые в России XVIII века были еще редки, да и участие в них каралось довольно серьезно. Даже русское дворянство начало использовать право на поединок лишь в послеелизаветинское время. Как показал Я.А. Гордин, до конца XVIII века еще не сформировалось новое понятие о поединке. Ведь участники классического поединка начала XIХ века защищали не столько личное самолюбие, сколько достоинство человека определенной позиции (Гордин 2000: 20–27; Реифман 2002: 48–70). А для этого требовалась достаточно большая внутренняя свобода, которую лучшая часть российского дворянства начнет обретать несколько позднее. Нам, правда, известно, что свои шпаги пришлось использовать по назначению отправленным в Лейпциг для обучения в тамошнем университете Радищеву и его товарищам: они действительно защищали свою честь — право самостоятельно определять область своих научных интересов (Кулакова 2006: 257).
Пускались ли шпаги в ход московскими студентами, мы не знаем. Гимназистам из знатных родов в виде исключения разрешалось быть при шпаге, но регламент московской гимназии предписывал носить ее не далее дверей класса, затем следовало передать ее слуге, и «отнюдь не дерзать один на другого шпагою или ножом замахиваться» (объяснение, что «то учинено было только шуткою», по Регламенту Московской гимназии в расчет не принималось (Белявский 1955: 304). Из этих оговорок видно, что такое случалось со знатными отпрысками).
Итак, шпага при мундире имела скорее символическое, чем прикладное значение. За серьезные проступки - усмотрение «в худых поступках и в частом пьянстве» (Документы. Т.1. С. 250, 275), самовольная отлучка, участие в городских потасовках, драки с трактирщиком и пр.) студента могли лишить шпаги. Мы встречаем в документах случаи, когда Конференция принимала решение «о снятии… за те непорядочные поступки шпаг» со студентов, а затем — о возвращении «ввиду их твердого решения отказаться от своих пороков и изменить поведение» (Документы II 1962: 23, 38, 49). При этом не только студенты-недворяне наказывались отбиранием шпаг. Например, за тяжкий проступок, воровство, в 1763 г. «в силу ордера куратора» был лишен шпаги и студент-дворянин А. Теплов (Документы I 1962: 250, 275).
А вот символическая церемония — торжество в 1758 г. произведения «наилучших кандидатов в студенты». В документах зафиксирована ритуальная формула возведения воспитанников (девять человек) в благородное достоинство («акт при их промоции»). «Г. Профессор и инспектор Поповский произнесет краткую речь… после чего он произведет представленных молодых людей в благородное звание <…> Имя рек, такие-то… с разрешения г. директора, я делаю вас господами и приказываю считать вас за таковых, в подтверждение чего вы получите из рук г. директора шпаги, в качестве знака отличия» (курсив мой. — И.К.) (Документы I 1962: 129). Эта формула возведения в благородное достоинство звучит сильно даже сегодня. Ритуал переживался его участниками очень остро: «Взгляните на этого 16-летнего юношу в день университетского годичного собрания. С каким радостным трепетом принимает он из рук своего начальника маленькую шпагу. Он уже офицер — важный человек в нашей географической долготе и широте. Он близок к совершеннолетию, и как сильно бьется его сердце!» (Тимковский 1989: 60).
***
Язык университетской культуры XVIII века, ее знаки, символы и ритуалы лежали в русле культуры дворянской. Ведь дворянство выступало и как господствующая корпорация, и как культурная элита. Так что, став студентом и обретя зеленый мундир, разночинец как бы получал дворянское достоинство. Но новое достоинство, символически связанное с понятием внесословной чести, связываемой с образованностью человека, в быту было трудно сопрягать с господствующими в империи сословными нормами. Ситуация имела продолжение и за стенами учебных заведений, и там разночинец, даже со шпагой и с университетским дипломом, еще долго не воспринимался дворянским обществом как равный и «благородный».
// Теория моды: Одежда. Тело. Культура. Международный журнал. Осень (№ 9). 2008.
Часть 1.
Камзолы зеленые, а щи несоленые.
Русская пословица
Студенты, как и университеты и сама университетская наука, появляются в России в XVIII веке. Напомним, что первым был малоудачный опыт организации университета при Академии наук, но только после основания в 1755 г. Московского университета можно было сказать, что университетская идея пустила корни на российской почве. Эти обстоятельства породили совершенно новую социокультурную ситуацию. В результате создания «внесословных» учебных заведений вошли в соприкосновение представители разных слоев, буквально оказавшись в непосредственной телесной близости — на одной скамье. В одном здании произошло пространственное сближение людей, сильно удаленных друг от друга в социальном контексте. Студенческой корпорации лишь предстояло стать единой. В стенах Московского университета это сближение шло довольно медленно, и преодолеть возникшие трудности был призван, в частности, студенческий мундир. Ведь именно он в ХVIII веке являлся одним из самых значимых корпоративных признаков.
Первая юношеская форменная одежда появилась в России в петровское время, в 1720-е годы, как только возникли профессиональные школы нового образца: их учащиеся носили зеленые с красными обшлагами кафтаны, практически — форму солдат гвардии. За время, истекшее со времени издания первых петровских указов, западноевропейский костюм прочно вошел в быт россиян. Воспитанники кадетских корпусов, возникших в 30-е годы, разумеется, имели форму военного образца. По военному образцу были одеты и учащиеся открытых позже университетов.
Первыми униформу получили воспитанники основанного в 1725 г. Петербургского Академического университета. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что находившиеся там на казенном коште «элевы» (от фр. élève — ученик) по крайней мере с 1748 г. получали мундирную одежду (носить ее приходилось иногда больше года). В приказе Канцелярии 1750 г. содержится подробное описание студенческого мундира: он состоял из одного кафтана[1], одного камзола[2] и двух пар штанов (зеленого сукна, коротких с застежками под коленями). Полагалась подкладка из шерстяной ткани (стамеда), под кафтан — зеленая, под камзол — белая. Форменный костюм также включал 4 полотняных галстука и 6 рубашек из холста, причем к трем из них полагались полотняные манжеты. Дополняли мундир шляпа, кошелек на волосы[3], сапоги, башмаки и гарусные чулки. Учащимся выдавали деньги на эти покупки — с последующим пристрастным осмотром и проверкой приобретенного имущества.
Например, при зачислении в университет воспитанника первого набора С. Румовского (из семьи священника) на его содержание были определены следующие расходы: «суконный зеленый мундир, или кафтан, и того же цвета камзол и штаны: аршин сукна по 1 руб. 80 коп., шпага с портупеей 3 руб. 50 коп., шляпа гамбургская 1 руб., кошелек на волосы 1 руб., кровать с веревкою, деревянный стул и стол, сапоги, башмаки, чулки английские гарусные». Итого всего — 57 руб. 72 коп.
Таким образом одевать студентов академического университета предполагалось так, «как одеваются люди, имеющие доступ в образованное общество; самое звание студентов, по убеждению университетского начальства, давало право на внимание к ним и хороший прием в обществе» (Марголис, Тишкин 1988: 77–78).
Однако денег на содержание студентов всегда не хватало. В 1749 г. 24 студента обратились в Канцелярию Академии с просьбой о пошиве нового платья. В прошении отмечалось, что с 1748 г. студенты не оставляли старый мундир, который весьма «обветшал и изорвался», так как из определенного им жалованья (4 руб. в месяц) никакой другой перемены «исправить не могли». В повторном прошении учащихся краски сгустились: «и рубашки на плечах ни у кого не остается», писали они (Марголис, Тишкин 1988: 77; Скульская 2001).
Надо полагать, что у московских студентов была аналогичная одежда. К сожалению, университетский архив сгорел в пожаре 1812 г. — отчасти и поэтому так сложно восстановить историю университетской повседневности. Сведения о быте, досуге, внешнем облике студентов XVIII века приходится собирать по крупицам.
Обычно историю мундира Московского университета начинают с 1785 г., ссылаясь при этом на екатерининское утверждение «губернских» мундиров. (Кстати, носить последние должны были не только служащие чиновники, но и дворяне, не находившиеся на службе и жившие в имениях.) Но очевидно, что у московских студентов форменное обмундирование появилось задолго до 1785 г. Еще в «Московских ведомостях» за 1761 г. находим публикацию объявления — университет призывал желающих взять заказ на изготовление форменных мундиров для ста человек.
Первые упоминания форменной одежды в делопроизводственных материалах университета связаны с житейскими казусами. Вот, например, в 1769 г. у хмельного студента были похищены «казенный кафтан и камзол суконные, шляпа и шпага». Потеря казенного платья так напугала беднягу, что он без паспорта бежал из Москвы в Петербург. В 1770 г. другой бежавший ученик-разночинец «снес камзол, штаны новые, четыре рубахи, адну простыню, четыре наволоки, два полотенца, башмаки, чулки, две ленты» (мы сохраняем орфографию оригинала). В протоколах университетской Конференции фиксировались разбирательства скандалов и нарушений порядка, которые и помогают реконструировать внешний облик студента.
Итак, первый известный нам парадный мундир московских студентов, состоявший из кафтана, камзола и коротких штанов с застежками под коленями, был зеленого цвета с красным воротником, обшлагами и подбоем. Мы не располагаем изображениями такого мундира. Однако, предположительно известен силуэт, который был актуален до 1760-х годов: кафтан, застегнутый на средние пуговицы, должен был обрисовывать талию. (Для этого «юбку» кафтана расширяли на боках, а в подкладку вшивали пластинки китового уса, грубую парусину или плотную бумагу). Выдавались также гарусные чулки, башмаки (сапоги) и треуголка в качестве головного убора. Для прически использовался кошелек — модная и практичная деталь, скрывавшая косу парика и оберегавшая ткань платья от пудры и помады; он был в большой моде между тогдашними петиметрами.
Получение мундира в жизни любого российского государственного служащего было важным событием. В XVIII веке оно нередко сопровождалось заказом парадного портрета (статус российского студента XVIII века, разумеется, был недостаточно высок для этого). Нечего и говорить, как притягателен был нарядный мундир военного образца для молодых людей, студентов (особенно — разночинцев). Его ношение должно было стирать имущественные различия, упрочивать товарищеский дух, уравнивая бедных и состоятельных.
Разночинская гимназия готовила к поступлению в университет. Гимназисты также одевались в мундиры, но в гимназии продолжали действовать традиционные законы российского сословного деления. Поэтому гимназисты-разночинцы имели мундир малиновый, гимназисты-дворяне — мундир зеленого цвета (без шпаги).
Гимназист Московского университета (и будущий профессор) Петр Страхов вспоминает, какой восторг испытал он в 1774 г. при своем переводе в студенты. Директор, пишет он, «вошел в столовую во время нашего обеда и приказал портному снять с меня мерку на зеленый мундир, то есть гвардейского цвета» (: Биографический словарь 1855: 445). Дело в том, что студенты (все без сословных различий!) при зеленом мундире носили еще и шпагу[4]. «Ученикам, признанным достойными производства в студенты, дарились в день Собрания пред началом акта портупеи, котрые им раздавал дежурный Студент, а на самом акте награждались они шпагами (Страхов 1855: 23). Здесь на глазах происходит качественный скачок. Шпага, которая вручалась при произведении в студенты, воспринималась в России XVIII века не только как рудимент одеяния студента средневековых европейских университетов (отчасти взятого за образец), но и как элемент дворянского мундира. Правда, Московский университет не получил привилегии выдавать дипломы на дворянство: с получением права носить шпагу студент, окончивший курс, приобретал лишь права личного дворянина.
http://visantrop.rsuh.ru/images/346518_7.1273767900.72922.mini.jpg
Кафтан темно-зеленого сукна. Конец XVIII в. (ГЭ). Тип кафтана, который вошел в состав мундира с 1785 г.
И тем не менее, обучение в университете фактически приравнивалось к государственной дворянской службе. Обычно подчеркивалось, что церемония раздачи шпаг, производимая на торжественном акте, имела «лишь символическое значение» (Пенчко 1953: 63). Но как важен был этот символический жест! Того же хотел и М.В. Ломоносов — «снабдить благородством неблагородных и тем отворить вход к благополучию дарованиям природным»[5].
Таким образом, университет в Российской империи являл собой особое пространство, где действовали свои критерии оценки. Разумеется, сохранялось понятие о привилегиях дворянина: в мышлении россиян XVIII века дворянское звание оставалось высшим и единственным критерием ценности заслуг. Но именно поэтому шпага стала символом благородства «просвещенных» (ведь наличие шпаги предполагает защиту чести — дворянской ли, человеческого ли достоинства вообще). Раздача шпаг несла и другой, не менее важный символический смысл. «Напрасно отменили эту торжественную раздачу шпаг новым студентам: эта публичность придавала много значения новому званию, как гласное признание университетом и московской публикой вступления на некоторую ступень между согражданами и как печать их участия в дальнейшей судьбе молодого человека», как писал М.А. Дмитриев, вспоминая 1810-е годы, пору своей учебы (Дмитриев 1998: 78).
***
Итак, шпага. Она должна была висеть слева на боку под кафтаном, если полы сзади не имели разреза, или пропускалась в разрез на спинке. Шпага мыслилась как элемент декоративный, даже — символический. Дуэли как таковые в России XVIII века были еще редки, да и участие в них каралось довольно серьезно. Даже русское дворянство начало использовать право на поединок лишь в послеелизаветинское время. Как показал Я.А. Гордин, до конца XVIII века еще не сформировалось новое понятие о поединке. Ведь участники классического поединка начала XIХ века защищали не столько личное самолюбие, сколько достоинство человека определенной позиции (Гордин 2000: 20–27; Реифман 2002: 48–70). А для этого требовалась достаточно большая внутренняя свобода, которую лучшая часть российского дворянства начнет обретать несколько позднее. Нам, правда, известно, что свои шпаги пришлось использовать по назначению отправленным в Лейпциг для обучения в тамошнем университете Радищеву и его товарищам: они действительно защищали свою честь — право самостоятельно определять область своих научных интересов (Кулакова 2006: 257).
Пускались ли шпаги в ход московскими студентами, мы не знаем. Гимназистам из знатных родов в виде исключения разрешалось быть при шпаге, но регламент московской гимназии предписывал носить ее не далее дверей класса, затем следовало передать ее слуге, и «отнюдь не дерзать один на другого шпагою или ножом замахиваться» (объяснение, что «то учинено было только шуткою», по Регламенту Московской гимназии в расчет не принималось (Белявский 1955: 304). Из этих оговорок видно, что такое случалось со знатными отпрысками).
Итак, шпага при мундире имела скорее символическое, чем прикладное значение. За серьезные проступки - усмотрение «в худых поступках и в частом пьянстве» (Документы. Т.1. С. 250, 275), самовольная отлучка, участие в городских потасовках, драки с трактирщиком и пр.) студента могли лишить шпаги. Мы встречаем в документах случаи, когда Конференция принимала решение «о снятии… за те непорядочные поступки шпаг» со студентов, а затем — о возвращении «ввиду их твердого решения отказаться от своих пороков и изменить поведение» (Документы II 1962: 23, 38, 49). При этом не только студенты-недворяне наказывались отбиранием шпаг. Например, за тяжкий проступок, воровство, в 1763 г. «в силу ордера куратора» был лишен шпаги и студент-дворянин А. Теплов (Документы I 1962: 250, 275).
А вот символическая церемония — торжество в 1758 г. произведения «наилучших кандидатов в студенты». В документах зафиксирована ритуальная формула возведения воспитанников (девять человек) в благородное достоинство («акт при их промоции»). «Г. Профессор и инспектор Поповский произнесет краткую речь… после чего он произведет представленных молодых людей в благородное звание <…> Имя рек, такие-то… с разрешения г. директора, я делаю вас господами и приказываю считать вас за таковых, в подтверждение чего вы получите из рук г. директора шпаги, в качестве знака отличия» (курсив мой. — И.К.) (Документы I 1962: 129). Эта формула возведения в благородное достоинство звучит сильно даже сегодня. Ритуал переживался его участниками очень остро: «Взгляните на этого 16-летнего юношу в день университетского годичного собрания. С каким радостным трепетом принимает он из рук своего начальника маленькую шпагу. Он уже офицер — важный человек в нашей географической долготе и широте. Он близок к совершеннолетию, и как сильно бьется его сердце!» (Тимковский 1989: 60).
***
Язык университетской культуры XVIII века, ее знаки, символы и ритуалы лежали в русле культуры дворянской. Ведь дворянство выступало и как господствующая корпорация, и как культурная элита. Так что, став студентом и обретя зеленый мундир, разночинец как бы получал дворянское достоинство. Но новое достоинство, символически связанное с понятием внесословной чести, связываемой с образованностью человека, в быту было трудно сопрягать с господствующими в империи сословными нормами. Ситуация имела продолжение и за стенами учебных заведений, и там разночинец, даже со шпагой и с университетским дипломом, еще долго не воспринимался дворянским обществом как равный и «благородный».