[Ink]

Сообщение от deniska56

Хочу прочитать Библию. Впервые в жизни.

Религия это вздох угнетенной твари

Из введения к работе «К критике гегелевской философии права» Карла Маркса

Рекомендуется к прочтению. Читалось Инком в вынужденной ссылке.
Иван Миронов. Замурованные. Хроники Кремлевского централа

Аннотация

Автор этой книги — молодой историк, писатель — открывает скандальные тайны «Кремлевского централа» (так прозвали самую жесткую тюрьму России 99/1), куда Иван Миронов был заключен по обвинению в покушении на Чубайса.
Герои «Замурованных» — фигуранты самых громких уголовных дел: «ЮКОС», «МММ», «Три кита», «Социальная инициатива», «Арбат-Престиж», убийств Отари Квантришвили, главного редактора русской версии «Форбс» Пола Хлебникова, первого зампреда ЦБ Андрея Козлова… Сокамерниками Ивана Миронова были и «ночной губернатор Санкт-Петербурга» В. Барсуков (Кумарин), и легендарный киллер А. Шерстобитов (Леша Солдат), и «воскреситель» Г. Грабовой, и самые кровавые скинхеды.
Исповеди без купюр, тюремные интервью без страха и цензуры. От первых лиц раскрывается подоплека резонансных процессов последнего десятилетия.
Произведение печатается в авторской редакции с сохранением авторской орфографии и пунктуаци

Пара отрывков на затравку

№1

— Какие планы? — Наташка разлила источающий ароматную горечь кофе в изысканный фарфор.
— В институт надо отскочить. Передать завкафу окончательный вариант диссертации и обратно. За пару часов уложусь.
— Когда защищаться планируешь?
— По весне защититься, по осени жениться.
— Хе-хе. — Наташка, сверкнув тонкими запястьями, распечатала пачку «Вог». — И все это будучи в федеральном розыске?
— Чушь. Какой розыск?! Ты же дело видела! Перед законом я чист, да и офицеров не сегодня-завтра оправдают. Вначале хотели жути поднагнать, на показания давануть…
— Ты это моему отцу объясни… — глаза девушки подернулись хронической грустью.
— Да, душный у тебя батька. Тяжело с вами — хохлами. Мутные, как самогон, зато беленькие, как сало…
— Вань, прекращай. — Наташа обидчиво дернула бровями, резко вдавив сигарету в пепельницу.

№2

Я сидел на вещах в глухом боксе, соображая о своей дальнейшей судьбе. Изжога от постоянных переездов, непостоянства коллектива, должная, по задумке оперативников, обеспечить неизбежное расшатывание психики, выродилась в «охоту к перемене мест» и пробудила писательский азарт до здешнего политико-экономического эстеблишмента. Хотя калейдоскоп впечатлений по сути напоминал кнопочный невроз переключения телевизионных каналов.
Меня ожидала двенадцатая по счету камера на этом централе, если, конечно, на этом. В соседний стакан тоже кого-то загрузили. Наверное, нам делали сменку. Куда же забросят? Смущало, что шмонали меня на сей раз уж больно тщательно и ретиво, перебирали каждую бумажку, прозванивали детектором даже книги, прощупывали на трусах швы.
— Пошли, — пробормотал продольный, отперев стакан.
В сопровождении пятнистой троицы я перетащил барахло к камере под номером 610. Она следовала за 609-й, где меня в свое время угостили психотропами. Правая стенка десятой упирается в коридорную пустоту, а это значит, что новое пристанище отличается особой изоляцией со всеми вытекающими последствиями. Открыли дверь, я занес первые вещи.
Возле решетки стоял сутулый, залысый зэка среднего роста, с блеклым, настороженным лицом. Ко мне навстречу вышел невысокий, коренастый арестант мощного телосложения. Он встретил меня широкой радушной улыбкой с легкой хитрецой, которую подчеркивали аккуратные смоляные усы. Но первое, что бросалось в глаза и неприятно резало взгляд, — это пустой правый рукав, заправленный в карман шорт.
— Здравствуйте, Владимир Сергеевич. — Я протянул руку, не узнать главного узника «девятки» — «ночного губернатора Санкт-Петербурга» Кумарина было сложно.
Он поздоровался и, не спрашивая, нужна ли помощь в затаскивании вещей, вышел на продол за сумками.
Загрузились. Дверь с лязгом затворилась. Я представился.
— Это по Чубайсу, что ли? — с сомнением в голосе спросил Кумарин, припоминая новостные сюжеты.
— Да.
— А! Здороґво! — Он заключил меня в радостные объятья. — Вот ведь что эта сволочь рыжая творит. Давай, Вано, располагайся. Сейчас чайку, что покушать сообразим…
— Владимир Сергеевич, как удобней обращаться: на «ты» или на «вы»? — уточнил я, забрасывая матрас на дальнюю верхнюю шконку над лысым соседом.
— На «ты», — усмехнулся Кумарин, — хоть ты мне и в сыновья годишься, но здесь мы все ровесники.
Второй сокамерник представился Олегом, на нем были новые брендовые тряпки, ему было за сорок, он сердито улыбался, играя желваками.
Хата хоть и четырехместная, но лишь чуть шире обычного тройника. Вдоль правой стены прижались две пары шконок. Кумарин занял нижние нары, ближние к тормозам и телевизору, нижние следом — Олег. Почему-то отсутствовала штора на дальняке.
— Шторку Вася Бойко забрал, — хмуро пояснил Олег. — Только что, прямо перед тобой уехал. А вчера забрали Лом-Али Гайтукаева, который по Политковской. Значит, кто-то должен еще четвертый заехать.
— Какой Вася хозяйственный, — поморщился я. — Крышку-то от унитаза оставил?
— Она не его, она моя! — горячо откликнулся Олег. — Правда, Володь?
— Кто его знает, — отмахнулся Кумарин.
Я открыл холодильник, чтобы заложить продукты. Морозильник не баловал ни объемом, ни изобилием, особенно по сравнению с жирующей сытостью загашников предыдущей камеры. Агрегат почти новый, но вместо полок почему-то вставлены куски фанеры.
— Странные какие-то у вас полки.
— Это Бойко холодильник затянул, — экскурсировал Олег. — Опера все стеклянно-металлические части отмели и заставили баландеров фанеру резать.
Минут через пятнадцать после меня заехал четвертый сокамерник. Заехал ярко! На фоне выцветшей зеленки вертухаев на продоле возник белоснежный спортивный костюм, подбитый оранжевой окаемкой. В костюм с трудом влезал здоровенный парень с бычьей шеей и пухлой бицухой. Из-под надвинутого на глаза адидаса торчала нахальная, презрительная улыбка, требующая немедленной взаимности ответных чувств. Спортсмен сразу сообщил, что его подняли с третьего этажа, где сидел со Славой Дроковым. Сообразив, что опоздал на распределение шконок, с плохо скрываемым раздражением он занял оставшуюся.
— Тебя как, говоришь, звать? — зевнул Кумарин.
— Серега, — парень отчетливо помнил, что уже представился.
— Что ни рожа, то Сережа. А сидишь за что?
— Да менты по беспределу крепят по контрабанде кокаина. Кричат, что я якобы дороги сыпал всей Москве… Но это фонарь, з… пыль глотать… Меня когда принимали, говорят, мы за тобой год пасем — ты Серега Мордвин. Я говорю, я Мордвином не был никогда, у меня если и было погоняло, то только Жура…
— Лет-то тебе сколько, Жура? — пресек живо начатое повествование Сергеич.
— Тридцать пять, — почесал затылок Сергей. — Или тридцать четыре? Короче, в феврале семьдесят четвертого у меня день рождения. Это мне сколько?
— Зеленый, как у лягушки хвост. Будешь откуда, Сережа? — допрос с пристрастием продолжался.
— Ну, — протянул Жура. — В Москве с две тысячи третьего обосновался. А так в Молдавии работал. Вырос, учился — спортинтернат, институт на Украине.
— Инстит-у-ут? — протянул, будто ослышавшись, Сергеич.
— Инъяз, первый-второй курс.
— Какой ты там язык учил? — рассмеялся Кумарин. — Говяжий?
— Между прочим, дядя, я на переводчика учился, — насупился спортсмен.
— Это слепых через дорогу переводить?
На удачу Журы хлопнула кормушка, откуда перископом замаячили очки лейтенанта медицинской службы.
— Доктор, у меня из вены кровь брали. Проверили? — Горсть таблеток, насыпанная врачом, еле уместилась в ладонь Кумарина.
— Да, все нормально, — буркнул медик, отводя перископ от пристального взгляда арестанта.
— Нормально? Пить можно?
Перископ исчез, лязгнув затвором кормушки.
Дабы отвлечь внимание со своей невнятной персоны, Серега перевел расспросы на меня и Олега, нескромно выясняя, кто мы такие и почему я, такой косорукий, не убил Чубайса.
Олег Ключников проходил по своему делу как гендиректор юридических фирм, шел подельником управляющего «Томскнефти» Сергея Шимкевича и председателя правления банка «Траст» Олега Коляды. Ему вменялись хищение и легализация средств на сумму четыреста девяносто восемь миллионов долларов.
Бывший военный, родом пермяк, Олег поднялся на дорожном строительстве, преуспел в классических спекулятивных схемах в падкие до народной собственности девяностые годы. Потом обосновался в нефтянке, активно занимаясь и туризмом, и недвижимостью. В общем, как здесь говорят, способный на все изжоги, от буры до бокса. Как сдуру признался Олег в первый вечер нашего знакомства, если бы не посадка, входил бы он сейчас в поминальник Форбса.
— Дадим тебе погоняло Олигарх, — резюмировал страдания нового сокамерника
Серега.
— А ты че, блатной, чтоб погремухи раздавать? — не растерялся Олег.
— Приблатненный. Блатую, пока блатные спят, — оскалился Жура, окончательно для себя определившись с психологическим громоотводом. — Значит, будешь Олигарх. Понял?
— А ты чего так разговариваешь? — почти год тюремного стажа для Ключникова не прошел впустую.
— Извините — виноваты, с Украины — быковаты! — рассмеялся на его отпор Серега.
— А как у вас с уборкой налажено? — спросил я Олега, который с облегчением отвернулся от спортсмена.
— Каждый убирает в свое дежурство, когда дежурит Володя — у нас выходной.
— Слишком часто, получается почти каждый день, — поморщился спортсмен. — А давай…
— Давай в Москве пирогами подавился, — закончил дискуссию Сергеич.
Жура принялся разбирать пожитки. Из худосочного баула он достал пару ярких шмоток первых линий итальянских брендов и две библиотечные книги. Одна называлась «Викинги», другая — толстая, с плотной усадкой дешевой бумаги, с твердой, подклеенной скотчем обложкой «Л. Гумилев».
— Ты зачем такую тяжесть таскаешь? — насмешливо удивился Кумарин. — Там же картинок нет.
— Блин, интересно! По-моему, я в прошлой жизни викингом был, — проигнорировал иронию соседа Жура. — Классно жили, мухоморы жрали и гнали на всех жути. Грабили, гуляли, а мы здесь в тюрьме сидим.
— А как тебе Гумилев? — присоединился я к беседе. Книга, которую, к своему стыду, в полупринудительном, полудобровольном порядке я так и не сумел осилить за годы студенчества и аспирантуры на истфаке, рассеивала промежду прочим тюремную тоску быкообразного модника с наркоманской статьей.
— Умный пассажир, — впервые в голосе Сереги зазвучали уважительные нотки. — Интересно пишет, но сколько ни читаю, ничего не могу запомнить.
— А ты попробуй конспектировать.
— Во! Точно! Только писать ломает.
Над дверью зажглась лампочка. Начался вечерний обход. В камеру вошел «мальчик-девочка».
— Все в порядке, — привычно играя желваками, отчитался Олег.
— В шахматы играете? — обратился я к сокамерникам после ухода вертухаев.
— Давай, Вань, сыграем, — откликнулся Кумарин.
Пройдя школу кандидата в мастера по шахматам Френкеля и отточив свое зачаточное мастерство в постоянных турнирах с его подельником Шафраем, я был более чем уверен в своих силах. Первая партия оправдала мои ожидания. С потерей коня вскрыл оборону зарокированного короля и, страхуясь офицером, ловко поставил мат ферзем.
— Да, красиво, — покачал головой Сергеич, явно прикидывая про себя, где он дал маху. Расставляя фигуры под следующую партию, я соображал, как мне ее аккуратно слить. Выигрывать два раза подряд невежливо. Но на четвертом ходу я осознал, что широкие жесты здесь неуместны. Игру полностью вел Кумарин, переводя всякую мою угрозу в собственное развитие. На двадцать шестом ходу Сергеич изящно обездвижил моего белого коня в перекрестье черного коня и офицера.
Остатки надежды на подлинность моего предыдущего мата окончательно разбились о безжалостный проигрыш в последующих двух сражениях.
.................................................. ......................................
Олег Ключников один из тех, для кого тюремный фитнес служил не защитой от нездоровья и стресса, а выплеском того же самого стресса, своего рода гонка, представлявшая, как и любая гонка, угрозу для организма. Белесое подлохмаченное тело Олигарха имело рельефные руки, прорисованную грудь, узкие сутулые плечи и небольшой, обрюзгший живот. Сгорбленная спина усеяна большими и поменьше фурункулами — дерматическим эффектом то ли нарушенного обмена веществ, то ли обнаженки на свежем воздухе.
— А чего не бегаешь, Олег? Замерзнешь ведь, — столь странная процедура спортивного топтания была для меня в новинку.
— Бегать не могу, у меня колени начинают болеть, — пояснил Олег сведенной градусами челюстью и пришпорил шаг.
Не поспевая за Олегом, мы не спеша разминали ноги под музыкальные громыхания динамиков. Я рассказал Сергеичу про Бадри. Вместо ожидаемой ненависти к человеку, чей оговор стал приговором, обеспечившим Сергеичу тюрьму по крайней мере, года на два, Кумарин выразил лишь презрительную жалость, слегка окрашенную брезгливостью: «Это как надо опуститься, потерять все человечье, чтобы разменять душу и совесть на милицейские пилюльки с бараниной».
— Ты на Серегу особо внимания не обращай, заботятся менты обо мне, людишек в пригляд суют, — улыбнулся Кумарин. — И про свою делюгу не распространяйся. Кстати, на будущее, учитывая местное аудио-, видеослежение, между нами он будет называться Птицей.