Скрытый текст
За низенькой металлической оградой морозила воздух отполированная глыба металла,
многотонная, выкованная полумесяцем, странно живая в мертвом зале машин. От нее пахло
энергией, словно она и была ею, только для обыденности принявшая личину металла.
Роман смотрел серьезно. Всеволод вдруг подумал, что тому удобно избавиться от
соперника: пусть слабого и неприспособленного, но все же в чем-то опасного - не зря же
Лена три года держалась только с ним, хотя суперменов вроде Романа навалом всюду.
Лицо Романа вдруг расплылось, и все в зале расплылось, а взамен полыхнуло мягким
солнцем, что приняло облик белокаменного терема, милого балюстрадами, лепными
василисками и полканами, луковицами башенок, изогнутыми сводами, кружальными
арками... Он сверкал, как драгоценная игрушка, вырезанная из белейшего мрамора. То был
все тот же дворец, усадьба - как ни назови, а ко всему за высокой балюстрадой мелькнуло
длинное серебристое платье...
ин сказал с решимостью:
- Я ГОТ08.
Роман смотрел остро, лицо закаменело.
- Не передумаешь? Наш мир, признаю - не мед, но получше той жути, что была раньше! А
мы - солдаты своего мира. Работяги.
- Я готов, - повторил Всеволод нетерпеливо. Его вдруг охватил страх, что, пока медлит,
женщина в серебристом платье уедет, исчезнет, ее увезут под венец...
- Ты идеализируешь прошлое, - сказал Роман нервно. - Поэтизируешь! Там было хуже.
Гораздо хуже, чем тебе кажется.
- Во всем ли? - спросил Всеволод саркастически. Странно, чем больше терял уверенность
этот не знающий сомнений технарь, тем больше обретал ее он сам.
- Не во всем, - сказал Роман убеждающе. Лицо его побелело, лоб заблестел, даже на
верхней губе повисли капли пота. - Наш мир неустроенный, жестокий, но даже и такой он
лучше любой из старых эпох!
- Скажи еще, что он - наш.
- Погоди, - выкрикнул Роман. - Разве не видишь, что мы строим? Многое не упорядочено,
но это сейчас. Будет лучше. В двухтысячном ли, как почему-то надеются многие, или,
скорее всего, намного позже, но светлый мир наступит! Но на него нужно работать,
вкалывать! А ты... Эх! Но даже и такой наш мир в тысячи раз лучше любого из старых!
- Не теряй времени, - бросил Всеволод зло.
Он перешагнул оградку, пружинисто вспрыгнул на металл. Многотонная глыба просела под
ним - так показалось, приняла согласно, словно застоявшийся конь, наконец-то почуявший
хозяина.
Роман медлил, взопревший, потерявший лоск. Дышал тяжело, будто долго догонял
автобус, руки его дергались, пальцы дрожали.
- Ну же! - выкрикнул Всеволод отчаянно. - Ты же понимаешь...
Он не знал, что собирался сказать, но, странное дело, это развернуло Романа к пульту,
бросило его руки на клавиши, тумблеры, разноцветье верньеров.
Всеволод ощутил дрожь в железе, будто стальная махина заробела перед прорывом
пространства-времени, и этот страх металла придал силы ему, жидкому телом, но
несокрушимому страстями, и потому чудовищная энергия, что уже раздирала материю
вокруг его тела, завертывала пространство в узел, привиделась выплеснутой из собственной
груди.
Затем коротко и страшно воздух рвануло ядовито-плазменным светом.
ласковые великаньи пальцы приняли его, качнули мягко, а он, ошалелый от наплыва
пряного запаха медовых трав, теплого, как парное молоко, воздуха, очутился в душистой
траве, где невидимые крохотные музыканты стрекотали, пиликали трогательные песенки. Он
всхлипывал, дрожал в счастливой истерике, унимал часто бухающее сердце, что норовило
разворотить ребра и поскорее сигануть в добрый ласковый мир, в существование которого
иной раз - надо признаться! - не верилось.
Усадьба, дворец, терем ли? Это белокаменное великолепие возвышалось прямо перед ним
в двух-трех десятках шагов! Сердце чуть не взорвалось, обезумев: усадьба как две капли
воды та, что видел в телепередаче! А с боков полукругом охватывают двор срубленные из
толстых бревен сараи, конюшни, амбары. На дворе под самой балюстрадой зарылась
четырьмя крепкими ножками в землю широкая скамья, вся красно-коричневая - из
драгоценного красного дуба, по-видимому.
Еще он успел обнаружить, что одет в длинную рубаху из грубого полотна, а ноги вообще
босые, исколотые и перемазанные жирной черной землей, но тут вдруг в спину садануло как
тараном, хрястнули позвонки.
Задыхаясь от боли, он сделал несколько быстрых шагов, поскользнулся в навозной жиже,
упал навзничь, распугав огромных зеленых мух, что со злобным гудением тут же шлепались
на него, раскрепощенно оставляя слизь.
- Вставай!
Кто-то, сладострастно хакая, ударил носком сапога по ребрам. Всеволод покатился по
жиже, ляпнувшись сперва ладонями, потом и лицом. Оскальзываясь, задыхаясь,
полуослепший от страха, он вскочил, затравленно оглянулся.
Два мужика звероватого вида, в грязных кушаках, обутые в ветхие лапти, оба с
широченными топорами на длинных прямых рукоятях, шли прямо на него. Один уже выставил
топор рукоятью вперед, намереваясь снова двинуть Всеволода.
Всеволод шарахнулся, разбрызгивая навозную жижу, с размаха налетел на широкую
дубовую скамью, с хрустом саданулся коленями.
Руки заскользили по толстым доскам... Кровь, а не красное дерево! В трещинах,
закупоренных коричневыми гниющими сгустками, сонно копошились белесые черви. Над
скамьей потревоженно гудели раскормленные тяжелые слепни, а сама скамья тускло
блестела от слизи, отполированная, вся в оспинах засохшей крови.
Из близкой конюшни тяжело вышел, сильно припадая на левую ногу, размашистый в плечах
и с острым горбом на спине ширококостный мужик, похожий на медведя. Лицо его, тяжелое
и с бровями толщиной в два пальца, зверский шрам, стянувший левую сторону так, что из
щеки высовывались острые, как у волка, зубы, показалось ему страшным.
Мускулистые руки, заросшие густой черной шерстью, почти волочились по земле. Он
жутко ухмыльнулся потрясенному Всеволоду и медленно вытащил из-за пояса длинную
тяжелую плеть, побуревшую от много раз засыхавшей на ней крови.
- Госпожа наша, славная Салтыковна! - резанул в затылок злой колючий голос, в котором
звучали подобострастные холопьи нотки. - Мы пымали холопа, что не поклонился твоей
собаке!
Однако Всеволод уже не видел ни стражей, ни палача. Он смотрел на балюстраду и
задыхался от боли более мучительной, чем смерть под плетьми