Тенденция к независимости или "сход/развал"

[Dikoy]

Сообщение от osmos

С чем на ваш взгляд связаны желание отделиться,

Желание конкретного царька быть главным в ауле. И всё.
В европе такое уже не прокатит, а где-нить в косово - вполне.

Добавлено через 2 минуты
Сибирское проклятье, это нефть, газ, алмазы, лес и медведи.

[Rendido]

«Давно уже можно было предугадывать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым годом все сильнее и сильнее разжигалась на Западе против России, сорвется когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал… Это весь Запад пришел выказать свое отрицание России и преградить ей путь в будущее», — писал по поводу Крымской войны (1853–1856) русский поэт и дипломат Федор Тютчев. Написанное сто шестьдесят лет назад звучит удивительно злободневно, и это, конечно, не просто совпадение. Исторически нынешние события на Украине, и в частности в Крыму, глубоко связаны с событиями того времени. Правда, происходящее сегодня — нечто вроде Крымской войны наоборот, и, судя по всему, в выигрыше на сей раз окажется Россия.

В самом деле, к той войне наша страна подошла в статусе жандарма Европы — государства, чье могущество казалось неоспоримым. Тем болезненнее был итог — не разгром, но крайне неубедительное участие обернулось многолетним поражением в правах, которое затем долго и мучительно приходилось отыгрывать обратно российским дипломатам (политика канцлера Горчакова). Сегодня же Россия, напротив, лишь восстанавливается после периода беспрецедентного внутреннего упадка и утраты международного авторитета. И это Запад, чье доминирование казалось подавляющим, вдруг предстает перед Россией и всем миром безответственно зарвавшимся авантюристом.

Поражение в Крымской войне на многие десятилетия зафиксировало в российском общественном сознании идею вторичности России, ее слабости и зависимости от Запада. Например, оно зародило в династии Романовых убеждение, что контроль над черноморскими проливами Россия может получить исключительно из рук Британии. Это убеждение потом сыграет роковую роль в принятии решения о вступлении в Первую мировую войну — обещание союзников по Антанте отдать проливы склонило колебавшегося Николая II к участию в войне.

Но не только это. Крымская война стала, пожалуй, первым случаем, когда столь мощно и открыто проявилось в кругах русских западников злорадство по поводу поражения своей страны (и, кстати, это первая война, в которой заметную роль стало играть оперативное освещение событий в прессе благодаря появлению телеграфа и массовой печати). Главный злорадный пораженец того времени, Герцен, в марте 1855 года писал: «Война для нас нежелательна — ибо война пробуждает националистическое чувство. Позорный мир — вот что поможет нашему делу в России». И сильно ли помогла «их делу» эта традиция нагнетания либерального нигилизма, а временами и террора (и интеллектуального, и реального), что практиковалась в России на протяжении многих десятилетий?

Теперь мы видим, что Россия выходит не только из-под геополитического, но и из-под идейного контроля Запада. Причем делает это во многом более зрело, чем делал Советский Союз, поскольку делает это свободно и опираясь на опыт очень тяжелого для нас ХХ века. Нынешний выход России на оперативный простор не отягощен ни глобальными социально-утопическими проектами западного же происхождения, ни иллюзиями о возвращении на столбовую дорогу развития человечества. Внутренняя убежденность, представление о важности культурного многообразия и взаимного уважения в международных делах, здоровый консерватизм, верность своей истории — вот что движет сегодня нашей страной. И, судя по реакции международного сообщества, такая Россия нравится миру гораздо больше, чем можно себе представить, если ориентироваться исключительно на западные СМИ и на заявления американских и европейских политиков.

Военно-политическая, экономическая и идеологическая гегемония Запада распадается на наших глазах, и независимое поведение России в украинском кризисе резко ускорило этот распад. Поэтому, когда Меркель рассказывает Обаме, что Путин «потерял связь с реальностью», это лишь признание ущербности той реальности, в которой существует и хотел бы продолжать существовать Запад. Но той «реальности» больше нет, и в глубине души западные политики это понимают. И потому никто не придет закрыть России путь в будущее.

[Rendido]

Почему России не нужна еще одна революция:

Борьба с государством и со страной под видом борьбы за свободу — застарелая проблема отечественного либерализма, стоившая России двух исторических обвалов.



Произошедший на Украине под либеральными и националистическими лозунгами переворот произвел необыкновенное по своей силе воздействие на российских либералов. Страсти среди его сторонников так накалились, что брат пошел на брата, а муж на жену, если, не дай бог, она радуется возвращению Крыма или же скептически отзывается о моральных качествах революционного киевского правительства. Российские либералы с завистью смотрят на соседей и вслух мечтают о приходе революции — и поддерживающего ее Запада — в Россию. Чаянья современных борцов с режимом удивительным образом напоминают мотивы одновременно и русских революционеров начала ХХ века, и советских диссидентов.

Русские либералы так увлеклись ненавистью к режиму (это мы видим и сейчас), что и сама Россия им стала ненавистна. Противопоставление своей убогости западной развитости играет с нашими либералами злую шутку: они начинают ненавидеть себя как народ и активно хотят превратиться в кого-то другого. Часто наши либералы не замечают важной грани перехода от «я хочу быть собой, но хочу развиваться и учиться лучшему у других народов» к «я уже не хочу быть собой, я хочу стать другим народом (желательно западноевропейским или даже американским)».



Но как только ты начинаешь ненавидеть себя самого и стремишься отказаться от собственной национальной личности, ты превращаешься из реформатора своей страны в разрушителя. Именно это происходит в который раз с нашими российскими либералами: они не чувствуют границы перехода.

В «Бесах» Достоевский поставил знак равенства между русским либералом и революционером: «…Поднимется в России лакей и в час великой опасности для нашей родины скажет: “Я всю Россию ненавижу”, “я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с”. На вопрос: “А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?” бунтующий лакей ответил: “В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки”». Подобная интерпретация Бердяевым смердяковской сущности русского либерализма до невероятности напоминает позицию многих сегодняшних либералов. Во-первых, в оценке ими роли России во Второй мировой войне. Они говорят, что и не было бы никакой беды, если бы Гитлер захватил тогда Россию, так как советский и фашистский режимы были одинаковы, зато мы сейчас были бы частью западного мира. Во-вторых, в действительно лакейском равнодушии к сохранению себя как независимого и самоуправляемого исторического народа.



Изрядная часть нашей либеральной интеллигенции не видит для себя никакой беды в том, чтобы отказаться от попыток (на протяжении всей российской истории, по их мнению, ни к чему хорошему не приводивших) самостоятельного управления страной. «В самом деле, — говорят они, — ну что страшного тогда произойдет? Запад позаботится, чтобы у нас было некоррумпированное правительство, мы сможем ездить в Европу без виз, беспошлинно покупать европейские товары. Мы будем свободны (правда, в пределах понимания нового “хозяина”), и даже обретенная свобода слова нам не понадобится, потому что будет все можно и протестовать будет не против чего (а против власти самого законного римского Кесаря кто же будет протестовать?). А если мы лишимся Сибири с ресурсами или там еще чего в этом процессе, то это даже хорошо. Зачем нам героические рывки по освоению Севера или космоса? Это было выдумкой бесчеловечной советской идеологии. Это, наоборот, мешает человеку сытно есть, мягко спать и жить своей маленькой жизнью».

Либеральный обыватель глубоко ошибается, надеясь, что при переходе во внешнее управление в обмен на гарантированный кров и похлебку он сможет улучшить или даже сохранить на прежнем уровне свои доходы.

Сохранить на прежнем уровне, а тем более увеличить потребление при утрате суверенитета не получится по нескольким причинам. Известный американский социолог Иммануил Валлерстайн описал непреложную систему распределения мировых доходов. Западные страны, находящиеся в центре капитала и технологий, имеют высший уровень жизни и качества населения (там требуются не только гостиничные менеджеры, но и инженеры для строительства космических кораблей, и химики и биологи для разработки новых лекарств). Страны периферии практически обречены поставлять в центр сырье и дешевый человеческий труд, страны же полупериферии, к которым относится и Россия, находятся в подвижном состоянии, имея возможность (при приложении определенных усилий) вырваться вперед или откатиться назад из-за аморфности элит и населения. Для того чтобы выйти на другой уровень развития и приблизиться к центру, любая полупериферийная страна должна предпринимать колоссальные, почти героические усилия. Никакой другой путь, описываемый либералами (просто расслабиться и жить), не может привести к реальному приближению к технологическому центру миросистемы, наоборот, отказ от приложения серьезных усилий к развитию чреват скатыванием в абсолютную сырьевую периферию.

При этом усилия для развития может прикладывать только национальная элита, заинтересованная в росте собственного и общего благосостояния. Никогда иностранный игрок не будет развивать территорию, доставшуюся ему в управление.



Внешняя сторона, под чей протекторат ты попадаешь, совершенно не заинтересована в твоем развитии. Даже если взять во внимание страны Восточной Европы, вступившие в ЕС десять лет назад, то результат выглядит не слишком утешительно. Если не брать Польшу, сумевшую выторговать себе особые условия, то в Чехии, Венгрии, Румынии и прибалтийских странах 90% населения понизили свой статус и уровень жизни, в то время как лишь 10% сохранили свой достаток и только 1% действительно получил выгоды от произошедшего. Помимо всего прочего происходит снижение качества населения, в связи с тем что в этих странах больше не требуется рабочая сила сложных специальностей, а самым востребованным образованием теперь является гостиничный бизнес.

В инкорпорировании и модернизации экономики Украины или России, которые в силу своих размеров никогда не смогли бы войти в ЕС (что бы там ни фантазировали себе либералы), западные компании будут заинтересованы и того меньше. В результате получить что-то от продвижения европейских ценностей сможет не более 1% населения России, остальные же не только сильно потеряют в доходах, но и опустятся в более низкий социальный слой.



Другая ошибка русских либералов-революционеров начала ХХ века, повторяемая либералами нынешними, состоит в том, что в какой-то момент они начинали бороться не с недостатками, а с самой системой. Расшатывание же и ослабление государства в полупериферийных странах всегда ведет к деградации. «Сила государства всегда была ключевой переменной в этих циклах полупериферийных колебаний, — пишут социологи Иммануил Валлерстайн и Георгий Дерлугьян. — Механизмы отката на периферию, состоящие из слабости государства, силы олигархов, деиндустриализации и неравных условий внешней торговли, продолжают действовать и в наши дни. Вот почему Россия стала выглядеть более слабой и менее развитой в последние два десятилетия».

Как это ни парадоксально, но именно драматическое ослабление государства в России ведет к падению уровня жизни и политических свобод. Нечто подобное замечательно описано в романе Пастернака «Доктор Живаго». Интеллигенция, боровшаяся за демократизацию и развитие в России, после свершившейся революции с ужасом констатировала, что произошла чудовищная подмена и наступившая реальность оказалась намного хуже той, с которой боролись.

Аналогичные ощущения испытали и советские диссиденты, и реформаторы после развала Советского Союза. Вроде бы сама перестройка была направлена против застоя и деградации, но драма состояла в том, что в процессе развала СССР к власти пришли совсем не реформаторы, а потребители.



«Значительно более слабые государства-преемники, на которые распался СССР, не могли поддерживать прежний уровень промышленной координации, инвестиций, науки, образовательного и социального обеспечения, а также военного и дипломатического влияния, достигнутого СССР. Наивно думать, что такие государства могут установить права собственности и власть закона, так как это идет вразрез с жесткой действительностью их морфологии и функционирования. В них государство служит главным или даже единственным жизнеспособным источником прибыли, так же как и ареной для бизнес-конкуренции, неизменно грязной и часто с применением насилия. Самые же громкие призывы восстановить власть закона и наказать “толстых котов” обычно исходят из той фракции элиты, которая в данный момент проигрывает. Но как только они приходят к власти путем переворота или народного восстания, которые периодически происходят из-за слабости государств, бывшие оппозиционеры обнаруживают, что менять коррумпированную систему слишком трудно и что она на самом деле работает на них, предлагая способы контроля и обогащения», — продолжают Валлерстайн и Дерлугьян.

По сравнению с остальными странами постсоветского пространства России удалось за последние десять лет значительно укрепить свою государственность и даже выйти на старт для будущего роста. Важно только, чтобы она удержалась от еще одного номенклатурного переворота, за который выступают наши либералы.

[Rendido]