Тем же тёплым субботним вечером по сухой и пыльной просёлочной дороге медленно и лениво брела кошка. На завалинке у вросшего в землю, покосившегося дома, некогда выкрашенного няшной розовой краской, а теперь поблёкшего и посеревшего то ли от житейских, то ли от природных невзгод, грелась в лучах заходящего солнца бабка Мартуся.
Бабка лузгала семечки, плохо прожёвывая, шамкая давно обеззубевшими челюстями, но казалась при этом себе молодой девчонкой, тайком от матери пробравшейся на свиданку с приехавшим этим летом трактористом Серёжей -- своей первой любовью и "мужчиной своей мечты", как любила называть она своего состоявшегося мужа вплоть до самой его благополучной кончины от цирроза печени.
Жадно всматриваясь подслеповатыми глазами в идущую по соседней улице парочку, таджика и Катю, упорно пытающуюся прижаться поближе к среднеазиатскому мужчине, бабка Мартуся хрипло каркнула:
- Эх, где мои шышнадцать лет... Такая же была.
Кошка остановилась, выразительно посмотрела на бабку (возбудив тем самым в чувствительной бабкиной душе немало смутных подозрений), и совершенно отчётливо и громко произнесла:
- Мяу!
- Ах ты зараза полосатая! А ну ступай отседова, - разразилась потоком ругательств баба Марта. - Кыш! Пошла вон! Брысь отсюда!
В кошку полетел башмак, столь любимого бабой Мартой типа "Прощай, молодость!". Увернувшись от пущеной умелой рукой туфли и проскакав пару метров галопом, кошка всё так же медленно, с трудом волоча лапы, продолжила свой путь. В брюхе у кошки урчало: увлечённый Катиным самогоном Инк, злыми языками уже прозванный местным алкоголиком, но на самом деле пьющий не больше других своих сверстников, не кормил животное третий день.
Добавлено через 2 минуты
P.S. Спасибо Мартусе за то, что меня вдохновила
